Заявления Путина глазами западного интеллектуала
Чесноков:
- Обсуждаем пресс-конференцию Владимира Владимировича. Вот бегаешь ты по мегаполису, потом едешь на Дальний Восток, строишь космодром. А потом еще куда-нибудь едешь. И русскую атомную электростанцию там строишь. И забегаешься ты. И не понимаешь, чем ты являешься. А чтобы это понять, нужно в зеркало посмотреть. А чтобы это сделать, нужно, чтобы другой человек на тебя посмотрел и сказал: друг, а соринка-то у тебя, зато глаз красивый!
Кто к нам сегодня пришел, Елена?
Нашикян:
- У нас в гостях Ольга Брейнингер. Ольга учится, она докторант Гарварда. Живет и учится в Бостоне.
Чесноков:
- Ольга, я простой люберецкий парень. Тоже хочу в Бостоне, в Гарварде учиться. Это мне как можно сделать?
Брейнингер:
- Я думаю, что простой люберецкий парень может сделать точно так же, как простая девушка из Караганды. Это я. Есть несколько факторов. Знание английского, знание процесса и оригинальная идея.
Чесноков:
- Какого процесса?
Брейнингер:
- Это достаточно формализованный процесс.
Чесноков:
- Процесс как у Кафки?
Брейнингер:
- Как у Кафки, это тоже можно рассматривать. Но я сейчас о простом.
Чесноков:
- У Кафки даже есть роман «Америка».
Брейнингер:
- Кстати говоря.
Нет, я имею в виду формальный процесс поступления. Какие документы надо собрать…
Чесноков:
- И третье, ты говорила?
Брейнингер:
- Оригинальная идея.
Чесноков:
- Какая?
Брейнингер:
- Моя оригинальная идея между тем, как я поступила и тем, чем я занимаюсь сейчас, очень сильно изменилась. Изначально я занималась проблемами национализма, строительство национального государства на постсоветском пространстве. Но сейчас я сфокусировалась на Северном Кавказе.
Нашикян:
- Когда я готовилась к эфиру, у меня был вопрос: посвящена ваша докторская диссертация Северному Кавказу. С чем связана такая тема?
Брейнингер:
- Можно сказать, что я просто влюбилась. Как Лермонтов, как Пушкин. Наверное, есть у этого края какая-то удивительная сила, когда ты приезжаешь или как в моем случае, знакомишься через литературу, то влюбляешься и не можешь отойти от этой темы.
Чесноков:
- В Кавказ влюбилась или в кавказских мужчин?
Брейнингер:
- Влюбилась в Кавказ. Я же все-таки научный работник. Исследователь.
Чесноков:
- У тебя какой-то страшное слово там: лиминология. Как тема твоей диссертации называется?
Брейнингер:
- Это Северокавказское лиминальное пространство. Об этом я очень люблю говорить. Есть в антропологии теория лиминальности. Ее разработал Виктор Тернер. Она заключается в том, что когда происходит какой-то религиозный ритуал, на самом деле, это может быть не обязательно религиозный, просто в начальной теории так было, он состоит из трех частей. Подготовка, стадия перехода и инициация (переход в новый статус). Лиминальность – это стадия перехода. Иногда бывает так, человек, который проходит ритуал, это может быть…
Чесноков:
- Лиминальность – это стадия перехода. А причем тут Кавказ?
Брейнингер:
- Я думаю, что Северный Кавказ в русском культурном воображении – это лиминальное пространство, когда герой попадает туда и…
Чесноков:
- Стоп! Как Нео, помнишь, попал на какую-то станцию, которая не там и не сям была в матрице?
Брейнингер:
- Приблизительно так. Это очень точно. Если мы посмотрим: у Пушкина, у Лермонтова, допустим, Печорин, это Кавказ, получается, это их стадия перехода, который они не могут завершить. Поэтому они разрушают все вокруг себя.
Нашикян:
- А завершить что? Стадия перехода от чего к чему?
Брейнингер:
- Это может быть от любого состояния к любому состоянию, но суть в том, что ты должен поменять статус. Допустим, инициация, когда юноша входит в общество на правах взрослого мужчины.
Чесноков:
- Это понятно. Вот у меня, у люберецкого парня, просто вопрос. Господин Навальный поддерживает лозунг «Хватит кормить Кавказ», раз уж мы об этом заговорили. Ты-то как к этому относишься?
Брейнингер:
- Я думаю, что это очень противоречиво. И, если честно, мне кажется, что в долгосрочной перспективе это не совсем верный лозунг. Учитывая историю российско-кавказских отношений, мне кажется, что Россия и Кавказ не отделимы друг от друга. Это так сложилось. И поэтому нужно, скорее, налаживать отношения, делать их еще лучше, нежели пытаться посеять раздор.
Нашикян:
- Оля, тебя привлекает Северный Кавказ. Я знаю, что ты пять лет училась в литературном институте в Москве. А почему ты эмигрировала?
Брейнингер:
- Изначально я уехала в Германию. Я из поволжских немцев, депортированных в Казахстан. Но поскольку у меня английский на тот момент был самым сильным языком, я решила учиться в англоязычной стране. Сначала я поехала в Оксфорд. Закончила там магистратуру, написала диссертацию о русской диаспоре в Германии. А потом решила поехать в Гарвард. И вот, попала на Северный Кавказ.
Чесноков:
- Сколько же лет ты жила за границей вне России?
Брейнингер:
- Я уехала в 10-м. Пять лет, получается.
Чесноков:
- Пять лет. И ты полностью погружена в их медийную обстановку. Западные интеллектуалы, люди твоего возраста, они информацию об окружающем мире, в том числе о России, черпают из СМИ и газет? Или из интернета?
Брейнингер:
- Мы говорим именно об интеллектуалах. Тогда это, конечно, и распространенные СМИ, но СМИ самых разных направлений, то есть, возможно сделать сравнительный анализ. Интеллектуалы отличаются тем, что они все подвергают сомнению.
Чесноков:
- Как Россию-то показывают западные СМИ?
Брейнингер:
- Если честно, я думала, что это будет один из вопросов, которые вы зададите. Это насущная проблема. Есть мнение, что как Россия в западных медиа, как и США в русских медиа, неправильно изображается. Это да. Пожалуй, так и есть. Но мы говорим только о самых мейнстримовых медиа. На самом деле, есть целый спектр.
Чесноков:
- По-русски, самых главных.
Брейнингер:
- Да. Самых главных, популярных.
Россию показывают по-разному. Это будет самый короткий ответ.
Чесноков:
- А как люди к России относятся?
Нашикян:
- Общество, в котором ты вращаешься, это интеллигенты и интеллектуалы.
Я знаю, что в январе ты начинаешь преподавать в Гарварде.
Брейнингер:
- Все верно.
Чесноков:
- Что в Бостоне, в США?
Нашикян:
- Что говорят про Россию в обществе, где ты учишься, работаешь? Современную Россию в нынешней ситуации.
Брейнингер:
- Здесь есть место для того, чтобы развенчивать стереотипы. И создавать новые. Посмотрим, как получится.
Есть только один образ России в США, США в России. Но, на самом деле, есть большое количество альтернативных медиа. Конечно, что касается России…
Чесноков:
- А какие именно альтернативные медиа?
Брейнингер:
- Например, очень позитивные репортажи о России можно посмотреть в газете ???. Есть разные, скажем так, левого толка издания. «Guardian» - это не совсем левая в классическом понимании, но у них…
Нашикян:
- Это не американское же издание.
Брейнингер:
- А мы говорим только об американских?
Чесноков:
- Только не говорите про газету «Sun»!
Брейнингер:
- Кстати, это обратный пример. Когда был случай с «Боингом», они опубликовали «Ракета Путина» еще до появления официальной информации.
У «Guardian» в прошлом году был опрос. Они приглашали разных специалистов, связанных с Россией. И представляли разные точки зрения на события. И очень большой спектр.
Чесноков:
- А вот канал «Russia Today» смотрят у вас?
Брейнингер:
- Да. Сложно пройти мимо.
Нашикян:
- Давай вернемся к научному сообществу.
Брейнингер:
- Поскольку исследователям свойственен профессиональный релятивизм, то есть не испытывать личных чувств, то все стараются абстрагироваться по мере возможности. Но, конечно, прослеживаются личные симпатии. Бывают даже какие-то…
Нашикян:
- Личные симпатии к России ты имеешь в виду?
Брейнингер:
- И к России. В случае украинского конфликта, допустим, у некоторых исследователей была очень сильная поддержка независимости Украины.
Представлен полный спектр мнений. Если взять среднеарифметической, то объективность присутствует.
Чесноков:
- Интеллектуалы-то одно. А когда человек смотрит «CNN» и там рассказывают про русскую агрессию.
Брейнингер:
- Конечно, массовая аудитория больше всего подвержена грубой стереотипной работе. Но поскольку Россия далеко, Россия непонятная страна, то все это бьет в цель, но попадает мимо. Люди продолжают думать, что Россия – это такая огромная таинственная страна и все эти политические тенденции, в которых она завязана, это что-то, что не совсем доступно, если не вдаваться в детали.
Нашикян:
- Я знаю, что твоя магистерская диссертация была посвящена национальной идентичности. Как ты можешь определить русскую национальную идентичность?
Брейнингер:
- Моя диссертация была посвящена русской диаспоре в Германии. Это, наверное, немного отдельный вопрос. А что касается русской идентичности, то я знаю, что при Ельцине была создана группа по созданию национальной идее.
Чесноков:
- Интеллектуальная группа?
Брейнингер:
- Да. И у Пелевина, кстати, тоже есть такой момент, когда некто пытается придумать русскую идею. И никак не может.
Чесноков:
- Не некто, а Вавилен Татарский – дух Достоевского.
Брейнингер:
- И он получает задание от одного бизнесмена. Это его заказ.
Чесноков:
- И бизнесмен говорит: не может же за бабками стоять бабки. Наша идея бабки?
Брейнингер:
- Да. Именно так там и есть. В результате он проваливает задание, потому что он не находит…
Нашикян:
- Сформулируй нам…
Чесноков:
- Что такое русская идея?
Брейнингер:
- Давайте сначала разберемся. Мы говорим о русской имперской идее, о советской идее или о…
Нашикян:
- О чем конкретно ты писала?
Чесноков:
- Советская идея – это та же самая русско-имперская идея, только в другой упаковке.
Брейнингер:
- А вот это не совсем верно. То, что в имперской России было религиозной идеей, в СССР превратилось в идею строительства коммунизма. Как бы ниша была одна и та же, но формы были разные.
Нашикян:
- А сегодня что происходит?
Брейнингер:
- Сегодня, мне кажется, это смесь одного и другого. Современный имидж России – это частично имперские элементы, частично советские. Очень причудливое сочетание того и другого.
Чесноков:
- И в Белоруссии ровно то же самое. Там все более выпукло это видно. Советские гербы везде, колхозы.
Брейнингер:
- Кстати, сейчас подумала, что у антрополога из Принстона профессора Сергея Ушикина было интересное наблюдение, что в 90-е доминировала именно идея семейная. И она стала постепенно отходить в 2000-е и заменилась идеей национального государства, но то, в которое входят разные этносы.
Чесноков:
- По сути, это идея Рима?
Брейнингер:
- Римская империя, но упор делается именно на то, что ни религия, ни этнос не играют различительной роли. Получается гражданство не по крови, а по паспорту.
Чесноков:
- Ты сказала, что планируешь приехать в Россию на длительное время. Ведь Барак Обама сравнил Россию с лихорадкой Эбола и ИГИЛ. Тебе не страшно?
Брейнингер:
- Нет. Мне не страшно. Наоборот, интересно, что Россия сейчас – это то место, куда нужно ехать, чтобы почувствовать пульс истории. В разные времена эта точка перемещается с одного места на карте на другое. И вот сейчас Россия именно это вибрирующее эхо времени.
Чесноков:
- Как ты круто сказала! А почему эта точка была где-то далеко, а вот переместилась недавно?
Брейнингер:
- Это очень просто. После распада СССР в 91-м году был такой смутный период. И сейчас Россия – это страна, которая пытается активно менять геополитическую ситуацию в мире. И поскольку многие тенденции исходят отсюда, то это и есть то самое место.
Нашикян:
- Оля, я знаю, что ты пишешь прозу.
Чесноков:
- И даже в премию «Дебют» вошла в лонг-лист.
Нашикян:
- Ты знаешь, что 2015 год в России был годом литературы?
Брейнингер:
- Да. Сложно быть славистом и пройти мимо этого.
Нашикян:
- Ты принимала участие в акциях этой государственной программы?
Брейнингер:
- Активно в рамках этой институциональной программы нет, но вот, можно сказать, в понедельник я была на одной из конференций премии «Студенческий Букер».
Чесноков:
- В Махачкале.
Брейнингер:
- Это было уже в Петербурге.
Чесноков:
- Этот переход из Махачкалы в Петербург ты почувствовала, что это все то же само имперское русское пространство, которое скрепляет русский язык?
Брейнингер:
- Я стараюсь не использовать слово «имперское». Я него тяжелый политический багаж. Но единство, несомненно, почувствовала.
Чесноков:
- Страшные смс приходят: «Почему от России можно оторвать Украину с Белоруссией, но нельзя отделить Северный Кавказ? Назовите три причины. Зачем русскому народу нужна Чечня?».
Я назову первую причину. Мы, русские, проливали кровь, строили там фабрики и заводы. У меня много друзей чеченцев. Я считаю, что вместе русские, чеченцы, мы все – это наша общая земля.
Брейнингер:
- Для этого давайте посмотрим на историю отношений России Кавказа. Кавказ – это стратегический, геополитически важный регион для России. В девятнадцатом веке одна шестая имперского бюджета уходила на то, чтобы поддерживать российское присутствие на Кавказе.
Чесноков:
- И строить там дороги, школы.
Брейнингер:
- Военная кампания, само собой. Но Кавказ – это форпост между востоком и западом.
Чесноков:
- Скорее, мост.
Брейнингер:
- Можно сказать и так. Это можно обсудить более детально.
Чесноков:
- И, конечно, вы ждете, что мы что-то скажем вам о пресс-конференции Владимира Владимировича Путина. И мы скажем.
Мне запомнилось то, что он сказал, что матросам нужно вернуть кортики. Внимание к деталям рождает совершенство.
А тебе из пресс-конференции что запомнилось?
Брейнингер:
- Вопрос, связанный с Севастополем, кстати, мне тоже показался очень интересным. Особенно предложенная мысль о том, что Севастополь должен стать Силиконовой долиной России. Кремниевой.
Много экономических показателей. Разговоры об экономике. Сирия, Турция. Все насущные вопросы сегодняшнего дня.
Нашикян:
- Если ты изучала историю, знаешь, что до Владимира Владимировича Путина никто так демократично, открыто не встречался со СМИ и четыре часа не выдержал бы даже предыдущий президент страны. Как ты охарактеризовываешь?.. Ты гражданка России или США?
Брейнингер:
- Я гражданка Германии.
Нашикян:
- Будучи гражданкой Германии, живущей и работающей в США, как ты охарактеризовываешь президента России и его политику?
Брейнингер:
- Такие явления, как сегодняшняя пресс-конференция, оцениваю очень позитивно, потому что возможность открытого диалога – это всегда очень продуктивный момент для политики.
Нашикян:
- Нам пишут. «Джигиты даже на толчке ощущают и ведут себя орлами. Кавказ рулит?». Это спрашивает Дима.
Чесноков:
- В каждом из нас есть свой внутренний кавказец. Даже во мне, в русском человеке. Ибо Ковчег-то Ноя куда пристал? На Кавказе!
Смс: «Эдвард, вам не приходилось бывать в лечебнице для душевнобольных?». Если вы можете оформить пригласительный, то почему бы и да?
Брейнингер:
- Вслед за Бродским. Очень хорошая идея.
Чесноков:
- И Есенин в такой лечился, насколько я знаю.
Брейнингер:
- Кстати, да.
Чесноков:
- И Гаршин. И нам звонят! Владимир, откуда вы?
- У меня три вопроса к вашей гостье. Как смотрятся граждане России с точки зрения сравнения России и граждан с другими странами. С точки зрения американцев?
Брейнингер:
- По этому вопросу у меня всегда простой ответ. Чем больше я путешествую, тем больше я понимаю, что, по сути, все люди одинаковы. Это только момент каких-то внешних формальных различий.
Чесноков:
- Ты в каком количестве стран была?
Брейнингер:
- От двадцати до тридцати.
Чеснокой:
- Следующий вопрос.
- Ваша гостья сказала, что вибрация исходит от России. А вот какой она видит результат этой вибрации?
Бренйнингер:
- Результата мы еще не видим. Потому что это процесс становления. Думаю, еще пять лет, а это минимальный срок, когда можно будет говорить о результате.
Чесноков:
- И третий вопрос, Владимир.
- Какие основные черты нашей национальной самоидентификации или ментальности вы бы могли назвать?
Брейнингер:
- На мой взгляд, основная черта самоидентификации – это телеология существования. Понятие «великая держава», оно как бы до сих пор резонирует.
Чесноков:
- Сверхдержава.
Брейнингер:
- Это уже политическая. Но мысль о том, что все, что ты делаешь, должно быть частью светлого будущего, более общей картины. И каждый шаг каждого человека важен. Это, мне кажется, одна из частей русской идеи до сих пор не сформулированной.
Чесноков:
- У нас на линии Алексей.
- Здравствуйте! Я из Перми. Вы программу больше не ведете?
Чесноков:
- Веду. Ждем вас в субботу.
Нашикян:
- Я прочитала твой рассказ, который называется «На другом языке». Мне показалось, это история из студенческой жизни. О чем ты пишешь? Есть ли общие задачи, цели, темы?
Брайнингер:
- Есть и более общие, есть и запретные. «На другом языке» - это очень старый рассказ. Я его написала, наверное, лет восемь-семь назад. Пора обновлять тексты.
Мой последний текст – это роман, который называется «В Советском Союзе не было адерола». Адерол – это наркотик или лекарство, стимулирующее… Давайте скажем так: это лекарство дефицита внимания. Это существующий препарат, который очень активно пользуется или чрезмерно используется студентами самых сильных вузов для того, чтобы успевать все. Это специфический американский феномен, потому что много, где он запрещен.
Чесноков:
- Роман о чем?
Брейнингер:
- Это своего рода политический манифест для меня.
Нашикян:
- Ты пишешь про политику, про историю?
Брейнингер:
- И про это тоже. Для меня это неотъемлемая тема.
Чесноков:
- Возвращаясь к пресс-конференции, ты что запомнила из пресс-конференции, Елена?
Нашикян:
- Я запомнила фразу, которую запомнили все, что турки хотели лизнуть, но американцам это…
Чесноков:
- Мне кажется, что Путин мог бы создать такой образ врага, но он этого не сделал. Он говорит о внутренней повестке. Даже очень мало об Украине. Сирия – по минимуму. Почему?
Брейнингер:
- Риторика политическая в любом случае остается очень острой и сильной. Но, мне кажется, обострять какие-то противоречия, которые есть между Россией и США, это совершенно нецелесообразно сегодня. Я думаю, что обе стороны это хорошо понимают. В Америке острота риторики тоже снизилась.
Чесноков:
- В Америке есть традиция подобных пресс-конференций?
Брейнингер:
- В Америке есть традиция предвыборных дебатов, которые, мне кажется, выполняют отчасти такую же роль.
Чесноков:
- Так и у нас господин Навальный с Дегтяревым Михаилом…
Нашикян:
- Такие встречи первого лица со СМИ, открытые и демократичные массовые встречи, есть ли?
Брейнингер:
- В аналогичной форме нет.
Чесноков:
- А в других странах?
Брейнингер:
- Мне кажется, это достаточно уникальный формат современной российской политики.
Чесноков:
- Ты в Германии часто бываешь?
Брейнингер:
- Два раза в год приезжаю.
Чесноков:
- Та проблема с мигрантами, о которой много говорили, она реальна?
Брейнингер:
- Отчасти да. Но, опять же, она очень сильно преувеличена. Есть какой-то политический запрос на это. Но многие люди прекрасно осознают, что мигранты, беженцы из Сирии – это те люди, которые страдают от политических событий там и которым нужна помощь и поддержка. Да и просто место, где они могут выживать.
Чесноков:
- В какой части проблемы, связанные с миграционной инвазией, вторжением в Европу, реальны?
Брейнингер:
- Мне кажется, что ситуация приблизительно одинакова везде. Есть скептики, есть люди, которые поддерживают. Не могу выделить.
Чесноков:
- Ты настоящий политик. Тебе надо баллотироваться в муниципальные…
Ольга, ты чуть затронула в начале трагедию твоей семьи и трагедию поволжских немцев. Мы знаем, что произошло. Ужасно. Депортация. А в твоей семье какие воспоминания?
Брейнингер:
- Это один из самых примечательных эпизодов, которые сформировали меня как политика, как дипломата. Моя бабушка в 15 лет была сослана в Казахстан. Ее звали Вильма Александровна.
Нашикян:
- Откуда была сослана?
Брейнингер:
- Из республики немцев Поволжья. Но при этом она говорит, что жизнь в СССР – это самый лучший ее период жизни. И считает, что лучше не было. И хотела бы остаться.
Чесноков:
- И как они выживали в этой ссылке?
Брейнингер:
- Очень тяжело. Представьте: 15 лет. Ты хочешь влюбляться, получать высшее образование. Вместо этого тебя сажают на трактор и ты работаешь. Всю твою семью, каждого человека посылают в разные места. И ты больше не видишь своих родных.
Нашикян:
- Это, правда, было, что не целую семью отправляли, а разрозненно?
Брейнингер:
- Да. Очень часто так было. В один день перестала существовать республика. И в теплушках повезли…
Чесноков:
- Ольга, ты славист. Какие наиболее важные проблемы славистику, как науку, занимают?
Брейнингер:
- Важно сказать, что славистика – это междисциплинарное явление. Это и литературоведение, и история, и антропология, и лингвистика. Каждые пять-десять лет возникают модные тренды. В постсоветское время это была ностальгия, потом постколониализм. Мне кажется, из последних – это изучение воспоминаний, национальной травмы.
Чесноков:
- То, что Алексиевич делает?
Брейнингер:
- Можно это отнести к этой теме.
Нашикян:
- Как человек, который учился пять лет в литературном институте в Москве, занимался литературоведением, как ты начала заниматься политологией и социальной антропологией?
Брейнингер:
- Есть антропология физическая, а есть культурная, социальная. Что я делаю? Я читаю литературные тексты, но не с точки зрения «хорошо» или «плохо», «гениально» или «графомания». Я по этим текстам восстанавливаю ту эпоху, время и общество, когда они появились.
Нашикян:
- Художественные тексты?
Брейнингер:
- Да. Антрополог может читать все, что угодно. Сегодняшнюю пресс-конференцию президента Путина, литературный текст, газетное объявление. Это все представляет собой одинаковую ценность. И это все можно сравнить и прочитать.
Чесноков:
- И что можно понять из этого?
Брейнингер:
- То, чего нет в официальном дискурсе.
Чесноков:
- Ты сейчас-то что поняла?
Брейнингер:
- Давайте поговорим, например, о Северном Кавказе. Алиса Ганиева пишет очень интересно. Это писательница из Дагестана. О многих противоречиях на Северном Кавказе. И можно проследить определенные политические тренды. Допустим, то, о чем вы упоминали («Хватит кормить Кавказ»), это упоминается у Алисы. Но, на самом деле, по тексту можно восстановить то, что есть очень много внутреннего сопротивления этой идее. И такие интересные вещи из того, что не сказано вслух, можно прочитать в текстах. И литература девятнадцатого века точно так же интересно читается.
Нашикян:
- А теория об утечке мозгов – она реальна? В научном обществе, в котом ты работаешь и учишься, много ли русских эмигрантов?
Брейнингер:
- Именно в моей дисциплине ив Америке не так много. Но я вспоминаю историю, когда я была в Оксфорде и у нас было собеседование на позицию профессора математики. И ректор пошутил по итогам: «Я сегодня провел интервью с 15 кандидатами. И, как ни странно, только двое из них не были русскими». Есть такой стереотип, что особенно математика, физика – это традиционно те науки, в которые приходит очень много исследователей из России.
Чесноков:
- Что у нас не так, что они уезжают?
Нашикян:
- У нас просто хорошая школа. Нет?
Брейнингер:
- Я думаю, что это связано во многом с тем, что после распада СССР система поддержки науки, образования несколько децентрализировалась. И поскольку в Америке есть очень сильная система поддержки исследований, грантов…
Чесноков:
- А в чем эта поддержка?
Брейнингер:
- Для того, чтобы работать, надо получать, как минимум, финансовую поддержку на свои исследования. Нужно ездить. Как антропологу, например, разговаривать с людьми, отправляться в экспедиции. Все это нужно организовывать. И самостоятельно ты не можешь этого сделать. Когда кто-то тебе помогает, у кого-то есть…
Нашикян:
- А кто помогает? Частные спонсоры, государство, фонды?
Брейнингер:
- Могут быть все, кто угодно. В моем случае – это Гарвардский университет. И центр исследований Дейвиса. Это центр по исследованию России, Евразии и, например, мои кавказские проекты во много спонсировали они. Это американский центр.
Чесноков:
- Иностранный агент к нам в студию просочился!
Ольга, ты долго жила и живешь за рубежом. Такое слово, как россотрудничество, тебе о чем-нибудь говорит?
Брейнингер:
- В самых общих чертах.
Чесноков:
- Федеральное агентство по делам содружества независимых государств, соотечественников и так далее, которое вроде бы как-то должно соотечественников поддерживать, формировать политику, нашу культуру за рубежом.
Нашикян:
- А «Русский мир»?
Брейнингер:
- «Русский мир», конечно, связано. У них было активное присутствие в Оксфорде. Они довольно много чего делали. Они организовывали конференции, мероприятия, посвященные русской культуре.
Чесноков:
- Ты говоришь в прошедшем времени?
Брейнингер:
- А я вот думаю: это потому что я уехала из Оксфорда или потому, что они не так активно делают? Наверное, первое.
Чесноков:
- Чувствуется все-таки влияние?
Брайнингер:
- Ну, да.
Чесноков:
- Но я правильно понимаю, что на Западе все эти осколки СССР, их до сих пор воспринимают как некое единое культурное пространство? Та же Алексиевич, они не понимают, что это писательница, которая родилась на Западной Украине, имеет гражданство Белоруссии. Ее воспринимают как русскую. Да?
Брейнингер:
- Ты знаешь, с одной стороны, да. С другой, это упирается в то, о чем мы говорили – загадочная русская душа, образ непонятной России. С другой стороны, есть смутное понимание того, что это не такой единый монолит, которым он кажется на первый взгляд. И все намного более сложно.
Нашикян:
- Оля, а ты себя идентифицируешь, как русскую?
Брейнингер:
- В разные периоды своей жизни я идентифицировала себя по-разному. Я думаю, что сейчас я русская, но человек с большим межкультурным опытом, который способен к диалогу с разными культурами. Это очень важная часть меня.
Чесноков:
- Всеотзывчивость русской души. Достоевский в своей пушкинской речи…
Нашикян:
- Щедрость русской души.
Брейнингер:
- Если очень грубо сформулировать, русский человек нового поколения с интернациональным опытом.
Чесноков:
- Русский человек на рандеву.
Нашикян:
- А русскому человеку на рандеву где лучше и интереснее живется?
Брейнингер:
- Я думаю, здесь включается мой профессиональный релятивизм. Я думаю, что в каждой стране есть свои преимущества. В Америке их очень много для того, чтобы учиться, работать. Но в России сейчас происходит так много интересного, что я замечаю, что меня все время тянет.
Нашикян:
- А что интересного?
Чесноков:
- Что ни год, то количество субъектов увеличивается…
Брейнингер:
- Кстати, да.
Нашикян:
- Для представителя научной среды?
Брейнингер:
- Здесь сейчас кипучая полуандеграундная образовательная культура. Очень много проектов. Та же писательская школа Майи Кучерской. Все эти вещи возникают. И, мне кажется, что впервые с 91-го года видна мощная тенденция к образованию, к познанию, к формам социальной организации.
Чесноков:
- Куча образовательных проектов. Тот же «Арзамас».
Страшный вопрос задам. Где больше свободы? Тут или там?
Брейнингер:
- Классный вопрос. Я его очень люблю. С одной стороны, есть такой стереотип, что западные медиа более свободны. Возможно, в чем-то так. Но недавно американский профессор, которая преподавала в России, кажется, в РГГУ. У нее была интересная мысль, что притом, что медиа более свободны на Западе, в обсуждениях среди студентов больше свободы в России. Потому что в американской науке есть какие-то табуированные темы. Вы знаете о протестах в Йеле, которые связаны со словом «расизм». Она пишет, что в России сейчас проще говорить, потому что эти слова не вызывают яркой реакции.
Нашикян:
- Оля, может, закончишь эфир своей прозой или стихами?
Брейнингер:
- Я просто поблагодарю вас. Прекрасное интервью. Очень интересно!