Премия Рунета-2020
Россия
Москва
+5°
Boom metrics
Василий Песков1 апреля 2020 13:30

Коллеги о Василии Пескове: «Таких больше нет у нас, к сожалению, ни в ХХ, ни в XXI веке»

Журналисты «Комсомольской правды» поделились своими воспоминаниями о легендарном обозревателе «КП»
Накануне его 90-летия коллеги Василия Пескова, известные журналисты «Комсомольской правды» записали на видео свои воспоминания о старшем товарище

Накануне его 90-летия коллеги Василия Пескова, известные журналисты «Комсомольской правды» записали на видео свои воспоминания о старшем товарище

Почти 60 лет отдал Василий Михайлович Песков работе в «Комсомольской правде». Пришел он в нее фотокором летом 1956 года по приглашению главного редактора Дмитрия Горюнова. Пескову исполнилось всего 26 лет, но за плечами уже был трехлетний стаж в воронежской газете.

Первая командировка - двухмесячная съемка на озере Байкал. И сразу успех — свежий и интересный материал, простой, но прекрасный язык, запоминающиеся снимки.

Уже в 1960 году выходит первая книга Василия Пескова «Записки фоторепортера». Предисловие написал легендарный главный редактор «Комсомолки» и «Известий» Алексей Аджубей.

Следующий главред Юрий Воронов дал «добро» на сенсационный очерк «Дезертир» - о беглеце с фронта, двадцать лет прятавшемся на чердаке. Главный редактор Борис Панкин дал свет эпохальному интервью Пескова с опальным маршалом Победы Георгием Жуковым. При Геннадии Селезневе появился «Таежный тупик»...

Василий Михайлович работал с 11 главредами. Начальники менялись, а Песков оставался таким же — обязательным, дружелюбным, талантливым...

Накануне его 90-летия коллеги Василия Пескова, известные журналисты «Комсомольской правды» записали на видео свои воспоминания о старшем товарище.

Владимир Сунгоркин, главный редактор «Комсомольской правды»:

- Я учился на журналиста в Дальневосточном государственном университете во Владивостоке. У нас был спецкурс о Василии Михайловиче Пескове. Для нас это был совершенно легендарный человек, у него мы учились слову, учились фотографированию на его примерах. И когда я оказался на практике из Владивостока в «Комсомольской правде», пошел в столовую обедать и чуть ли не в первый день после своего приезда, за соседним столиком увидел живого Пескова. Он сидел с поэтом Виктором Боковым (он написал «Оренбургский пуховый платок»). Вот они сидели, разговаривали про этот «Оренбургский пуховый платок». Меня настолько взволновала эта история, что я не смог обедать. Я сидел, а кушать не мог, потому что рядом сидит живой Песков. Вот какое впечатление он производил на довольно развязных студентов, к которым я тогда, наверное, относился.

Потом прошло очень много лет, я стал главным редактором, и мы с Песковым поехали в его деревню Орлово. Мы с ним уже сдружились к тому времени, он показал мне свою деревню, места, где прошло его детство. Мы поехали и на речку Усманку. На этой речке была такая совсем маленькая лодочка. Он говорит: «Сейчас мы сядем на эту лодочку и поедем. Давай, греби, мы по речке с тобой проплывем». Лодка была совершенно для меня непонятная, такая маленькая, узенькая, одно весло. Я сел и в растерянности стал объяснять Василию Михайловичу, что не понимаю, как грести. И тут я вдруг увидел, что Василий Михайлович смотрит на меня с большим разочарованием. Он ко мне как-то по-другому относился. Просто на Дальнем Востоке таких лодок и таких весел нет. И он мне стал показывать, как грести, сам сел, ругаясь, чертыхаясь, за руль этой лодки. Это было совершенно незабываемое наше путешествие. Поэтому я вспоминаю Василия Михайловича как самого яркого своего старшего товарища, своего знакомца. Вот, собственно, мои главные воспоминания о Пескове.

Евгений Сазонов, заместитель главного редактора «Комсомольской правды»:

Василий Михайлович Песков для меня лично – это пример самого, наверное, высокого профессионализма в области журналистики и писательского искусства, который только может быть. Так получилось, что я был последним начальником Василия Михайловича, хотя «начальник»- это очень громко сказано. Когда перед тобой живая легенда, то как-то не хватает ни смелости, ни ума управлять ею. Но, к счастью, Василий Михайлович всегда был человеком очень деликатным, очень профессиональным и «Окно в природу», которое он вел в толстушке, шеф-редактором которой я был в то время, оно выходило всегда точно в срок, оно версталось сильно заранее, он каждый раз приносил свои материалы, сам их размечал, рисовал макет старым добрым дедовским способом, сидел с верстальщиками, отбирал фотографии. То есть, он всегда сдавал полосу под ключ, без хвостов, без каких-либо проблем, без долгов и всегда вовремя. Пожалуй, это был единственный журналист, с которым у меня никогда не возникало никаких проблем и у кого я очень многому учился.

Вообще, если говорить о первой встрече с Василием Михайловичем, то она была очень заранее, и он о ней даже не знал. Дело в том, что из-за Василия Михайловича меня чуть не исключили из университета. Я завалил один из предметов, потому что не прочитал его произведение. Для того, чтобы меня допустили к сдаче этого предмета. И когда на факультете журналистики ВОронежского госуниверситета меня спросили, а Пескова вы читали, я сказал – да нет, времени что-то не находилось. Преподаватель жутко разозлился: как же вы так можете, это ваш земляк, человек, которого нужно прочитать, которого должен прочитать каждый человек, живущий в России и, возможно, за рубежом… В общем, готовьтесь вылететь из университета и идти в армию… Я тогда спросил – может, я могу что-то сделать, чтобы сдать? Он говорит – да, прочитать Пескова. И так получилось, что мне дали несколько часов, до вечера. Я побежал в библиотеку, взял книгу «Таежный тупик» и всю ее прочитал. Потом пришел на экзамен, рассказал, получил зачет, и остался в университете. Но несмотря на тот прессинг временной и психологический, который был, книга мне очень понравилась, и я подумал, что надо бы еще почитать, вне рамок университетской программы. И удивительно, насколько наша жизнь течет изгибами очень странными. Когда я стал шеф-редактором «толстушки» КП и когда Василий Михайлович оказался в моем подчинении, это было, конечно, вот такой удивительный изгиб судьбы. Я бы никогда не мог подумать, что спустя десять лет человек, которого я должен был прочитать, будет под моим началом.

Затем судьба еще один удивительный изгиб совершила. После кончины Василия Михайловича получилось так, что встал вопрос о том, может ли его фирменная рубрика «Окно в природу» выходить дальше? Ну, потому что никто не мог представить себе эту рубрику без него. Но мы решили сохранить эту рубрику, мы выпускали сначала в формате печати неизвестных его произведений или отрывков из архива, а затем мы перепечатывали какие-то его значимые произведения, а затем под этой рубрикой мы начали продолжать дело Василия Михайловича и рассказывать о природе, как он рассказывал, и помогать природе, как он помогал, и любить природу, как он любил. Получается это или нет, судить читателям, но, судя по тому, что до сих пор есть отклики (и многие из них – это благодарность за то, что мы помним Василия Михайловича и в честь него продолжаем его дело), такие отклики мы получаем - и это очень и очень приятно.

Виктор Баранец, военный обозреватель «Комсомольской правды»:

В далеком 63-м году я жил на Украине, учился, по-моему, в 7-м классе. Моя сестра училась в Харьковском университете и мне на день рождения привезла книгу, которая называлась «Шаги по росе». Она меня, извините за это банальное выражение, обожгла, просто перелопатила. Я был ошарашен настолько, что перечитывал ее много-много раз. Меня поражал язык Пескова. Если другие писатели пытались мастырить поцветастее эпитеты, какие-то сравнения, тут я был ошарашен непонятной мне простотой песковского письма. Наверное, уже поработав здесь, в «Комсомолке», я так и расстался с Василием Михайловичем, не поняв, в чем же эта простая гениальность его слов и его чувств.

Моя судьба так сложилась, что в 98-м году я пришел работать в «Комсомольскую правду», знал, конечно, что здесь работает великий Песков. И вот я шел по коридору и вижу, как в этой своей кепочке, с подтяжками, тихонечко направляется в библиотеку Василий Михайлович. И он мне так запросто протянул руку: «Здравия желаю, товарищ полковник!» Я расплескался по стене, я еле рукой своей попал в его руку. Передо мной был, не побоюсь сказать, гений, лауреат Ленинской премии. И сколько раз мы ни встречались с Песковым, шел ли он в библиотеку, принимал ли он кого-то, он меня постоянно останавливал и все время говорил: «Какие там новости в армии?» Я видел, что это не просто оттого, что встретился по пути с полковником, который служил в Генштабе, Минобороне, знает что-то свеженькое. Нет, ему хотелось понять воздух Генштаба, настроения людей, чем они там дышат, действительно ли у них в голове какие-то стратегические планы. Я видел, что армия - это тоже один из таких жадных интересов Пескова. Да, собственно, не только армия, но и военная история. Я был поражен однажды письмами и фотографиями из Белоруссии, где простая белорусская семья встречала Пескова. Она его просто приняла как человека. Я еще подумал: а какой же там интерес? Оказывается, эта белорусская семья просила Василия Михайловича Пескова, чтобы генералу Лизюкову присвоили еще одну высокую награду, которую он не получил. И он каждый раз до самой смерти, когда знал, что я уже начал забираться на кремлевские высоты, в правительство, Минобороны, чтобы помочь эту проблему решить Пескову, он меня каждый раз или просил, или спрашивал: ну как там с Лизюковым?

Дорогие друзья, я помню, как в нашу редакцию приезжал Путин. Это была встреча с коллективом редакции накануне юбилея газеты. И когда приезжает президент, нас же все-таки инструктируют: не забалтывайте, у него мало времени. Если каждому дать по вопросу… Дорогие друзья, не больше 30 секунд, не больше минуты. И вот приехал Путин. Он увидел Пескова. И он сказал, усаживаясь за стол: «Сунгоркин, садись по мою правую руку, а Песков - по левой». И дошло время задавать вопрос Пескову. Я видел, как пресс-секретарь президента поглядывал на часы. Василий Михайлович Песков рассказывал о необходимости спасти Кологривский лес. Он рассказывал о нем Владимиру Путину 11 минут. И после этого вопроса на 11 минут он был вызван в Кремль, для того, чтобы продолжить разговор с президентом и для того, чтобы спасти Кологривский лес.

Я еще помню, как мы ездили с Василием Михайловичем в Ярославль для встречи с читателями. Я помню этот гигантский дворец. Там было, наверное, тысячи четыре людей. И когда вошел Василий Михайлович, раздались такие атомные аплодисменты, что мне показалось, штукатурка начнет сыпаться нам на головы. Знаете, я шел за Василием Михайловичем и думал, что так, наверное, встречали каких-то космонавтов или победителей. Собственно, так один из ярославцев и сказал: знаете, такими аплодисментами здесь встречали только Гагарина.

Наконец, я хотел бы сказать о самом главном. В советской журналистике и в российской журналистике есть только один журналист и писатель, который так распахнул народу «Окно в природу». Это, конечно, не воробьишки, не реки, не отшельники. Дорогие друзья, это невероятная, присущая только Пескову, вот эта всепоглощающая страсть к родной природе, к родной земле, к тому, чтобы ее спасти. Но за «Окном в природу» стоит другое, не чирикающие воробьи, не булькающие реки, не горы. Там была еще невероятная, не сравнимая ни с чем любовь Пескова к человеку. Он любил природу, но больше всего он любил людей и жизнь. Потому и просил написать на его могильном камне, что дороже жизни может быть только жизнь.

С вами был Виктор Баранец, военный обозреватель «Комсомольской правды», полковник в отставке, гордящийся тем, что он несколько лет проработал с Его Величеством Василием Михайловичем Песковым в родной нам общей «Комсомолке».

Андрей Дятлов, заместитель главного редактора «Комсомольской правды»:

Чему было поучиться у Пескова, это учиться, как писать. Потому что у нас многие заканчивали университеты, но... А Песков, у него же было 8 классов (на самом деле все-таки 10 классов - Ред.) образования, но он так отточил свой стиль и свое мастерство, что каждое слово было, как… Знаете, бывают такие бусы, которые не бросаются в глаза, но при этом очень ценные. Вот каждое словечко у него было, как такая бусинка.

Что мне особенно запомнилось прикольного с Песковым, это то, что он страшно любил анекдоты. И однажды, когда мы с ним летели в 1989 году на Аляску, делать было нечего. А летели долго: самолёт был такой, как сейчас бы сказали, чартер. И мы восемь часов рассказывали друг другу анекдоты. Почему я об этом вспоминаю? Потому что первая встреча Пескова с Гагариным очень интересна тем, что, оказывается, когда они сели в самолет, которым Юрия Гагарина везли в Москву, Песков не отважился задать ему ни одного вопроса. И однажды я у него спросил: «Василий Михайлович, а о чем вы с ним вообще говорили?» Лететь-то в Москву довольно долго. Он сказал: «Я ему рассказывал анекдоты, и он смеялся». Вот таким было первое «интервью» Пескова с Гагариным. Это потом уже они договорились и обговорили какие-то вопросы, которые Песков хотел задать.

Он никогда в редакцию не приходил без анекдота. И это очень важно, потому что сейчас люди настолько настроены на жизнь мрачновато, что не хотят друг другу помочь юмором, а он умел. И это лично для меня очень ценно.

Александр Гамов, обозреватель «Комсомольской правды»:

Так случилось, что до того, как я познакомился с Василием Песковым, я прочитал все его книжки, которые выходили. Я работал в «Советской России», которая была в том же здании, где и «Комсомолка», и много раз Василия Михайловича видел, конечно в лифте, но никогда ему не представлялся. А потом, когда уже перешел в «Комсомолку», я его поразил чем? Песков к тому времени уже, наверное, книг 20 издал и уже сам не помнил их все. Однажды я ему взял и наизусть стал читать названия его книг - «Шаги по росе», «Война и люди», «Путешествие с молодым месяцем», «Край света», «Белые сны»… То есть все 20 книг. Он очень удивился. Однажды я принес книжку «Путешествие с молодым месяцем» из своего детства (это издание 1969 года) и попросил: «Василий Михайлович, подпишите, пожалуйста». И Василий Михайлович мне подписал: «Саше Гамову, читавшему сии «писания и снимания» еще мальчиком. 14 марта 2000 г.». Дорогая для меня книга.

И был такой любопытный эпизод. Я сам однажды подарил Василию Михайловичу его книгу, точнее выпуск с ней «Роман-газеты». Он был очень щедрый человек и раздаривал все свои книги направо и налево. Я однажды ему сказал: «Василий Михайлович, а вот у нас дома одна из любимых книг - это «Роман-газета», и там ваши очерки из «Комсомолки». Он говорит: «Слушай, а у меня нет. Принеси». Я ему подарил.

С Василием Михайловичем еще связано очень дорогое для меня воспоминание. Дело в том, что однажды, когда в «Комсомолке» на улице Правды, 24 был президент Владимир Путин (это было в 2000 году на «Прямой линии»), Владимир Владимирович, конечно, знал, кто такой Песков, он с ним поближе познакомился. И потом, много позже, когда Путин работал в Белом доме премьер-министром, а Василий Михайлович периодически просил меня передать ему записочки. Это вариант для журналистско-кремлевского пула не вполне правильный, мы не должны останавливать президента (он занят, он работает) и говорить: Владимир Владимирович, вот вам письмо от Пескова. Но мне это прощали - и пресс-служба, и протокол, и пресс-секретарь. Тем более пресс-секретаря зовут Дмитрий Песков, так же как внука Василия Михайловича. И я несколько раз такие письма передавал, то есть работал реально почтальоном Пескова. Мне Василий Михайлович, как правило, показывал эти записочки. Там были просьбы наградить егеря, который спас 20 медвежат, или увековечить память кого-то из интересных людей, или внести поправки в закон. И Дума специально по поправкам Василия Михайловича Пескова меняла статьи, касающиеся природопользования.

О Василии Михайловиче можно бесконечно рассказывать, потому что это был человек, которого нам очень не хватает и всегда будет не хватать в жизни и в работе.

Евгений Черных, обозреватель «Комсомольской правды»:

Василий Михайлович Песков вошел в мою жизнь в пятом или шестом классе – и было это давным-давно, где-то в начале 60-х годов. Родители мои всю жизнь выписывали «Комсомольскую правду».

И вот в своей глухой липецкой деревне, я помню, лежал как-то на печке, а пришли к отцу-рыбаку два соседа-охотника. И вот сидели они внизу, за столом, пили самогонку понемногу и обсуждали статью в «Комсомольской правде» о том, как больше десятка лосей сдохли из-за того, что на полях поели удобрений. Зайцев много погибло. Было это в Ярославской области, статья называлась «Драма у Курбских гарей» - эта знаменитая статья. И вот они сидели, простые деревенские мужики, и так страстно обсуждали, что у нас-то тоже!В нашей деревне тоже зайцы дохнут, лисы дохнут… А тогда валили удобрения - где и как попало, надеясь благодаря им поднять сельское хозяйство Хрущу. И вот тогда-то я и запомнил эту статью и думаю, дай я прочитаю. И вот узнал такую фамилию – Василий Песков. И всегда стал его вчитать. И нравилось все это и, может, журналистом так, подспудно, из-за него и стал. Помню еще, второе было не то что потрясение, но совпадение. Я в девятом классе начал мечтать вот о чем... На речку любил ходить, рыбу ловить, и думаю, надо когда-нибудь пройти по ней. Думаю, вот немного подрасту и пройду ее пешком, всю = от истока др устья. И вдруг приходит «Комсомолка», и там Песков по своей речке детства прошел, тоже в нашей Липецкой области она начиналась, эта речка Усманка. И я – эх, думаю, опоздал.

Потом, уже в Ленинграде, на журфаке, благодаря Пескову, я заимел одного из лучших своих друзей на всю жизнь – Колю Старченко. Это писатель будущий, мы учились с ним на разных курсах и встретились как раз у доски, где вывешивали тогда у нас на журфаке лучшие статьи - как образец, как мы должны учиться писать. И вот тогда была статья Пескова. Мы с Николаем стояли, читали, разговорились, он тоже из деревни, из брянской, и как-то вот он, Песков, обоим нам пришелся на душу, и с тех пор мы подружились. И потом оказалось, сначала я познакомился, когда в «Комсомолку» пришел, с Песковым. Мы оказались с ним земляками, через речку, как говорится, только переплыть, у нас Становая Ряса, она в Воронеж впадает, а он за Воронежем на той стороне жил. И часто так подойдет, возьмет за пуговицу – Ну, что, земляк, как дела? Эх, говорит, вот проехался я недавно по Оке, ни одного стада, говорит, как же так? Гибнет русская деревня. Ну, много разговоров всяких было.

А Коля Старченко позже пришел, он же стал редактором журнала «Муравейник», познакомился с Василием Михайловичем, стал его в журнале печатать и стал его лучшим другом: больше полсотни экспедиций они совершили вместе по стране - всяких интересных. И был у нас такой порыв – съездить ко мне на родину, там у нас Семенов тян-шанский, знаменитый путешественник, родился, его усадьба сохранилась, а Песков любил Семенова тян-шанского, говорил - туда обязательно съездим. Вторая была тема у нас – это пройти по следам охотничьей экспедиции Дриянского, был такой писатель, он, скорее, даже не писатель, у него только одна книжка «Записки мелкотравчатого», классическая, даже лучшая, наверное, книга про охоту XIX века, про псовую охоту. И в нашем районе была лучшая выведена порода собак гончих, братовская. И вот мы решили вместе втроем проехать по следам этой псовой охоты, по деревням, к Семенову тян-шанскому в усадьбу...

Но тогда случилась беда – у Василия Михайловича случился инсульт. Поэтому на несколько лет он выпал из всего, ну, а когда вновь выздоровел, стали мы к нашим планам возвращаться. И вот однажды как-то сидим втроем и говорим – да, пора ехать. Решили ехать осенью. Проехать, как задумывали, по следам псовой охоты, к Семенову-Тян-Шанскому, там как раз осенью у него должен был быть юбилей очередной. Песков всегда любил, чтобы несколько таких поводов, разных тем в экспедиции было.

«А третье, - мне Старченко говорит, - он же, Василий Михайлович, очень любит рыбалку, организуй ее тоже». Но рыбачить он любил как? На поплавок, на удочку. Не раз говорил, что вот на поплавок смотришь, это такая прелесть, такой отдых… Со Старченко они куда-то в Тверь как раз ездили, целый час Василий Михайлович сидел на берегу и ни одного карася не поймал. И Коля говорит – организуй, пожалуйста, хорошую рыбалку. Я договорился, что хорошая рыбалка на Воронеже будет обязательно, чтобы лодка была, Василий Михайлович любил фотографировать, чтобы лодка. Все уже, думаем, готово, в сентябре в середине поедем. И вдруг в августе, в полночь, раздается звонок телефонный, сын мне говорит – Песков умер. И все упало. И вот сидел я всю ночь и думал: господи, как же так, Василий Михайлович, так и не увидим мы с вами ни Семенова тян-шанского, ни проедемся по этим полям…

Ну, а рыбалка… Осенью я провел в Липецке Всероссийский турнир спиннингистов памяти Пескова, поскольку он любил быть в Липецке, там хороший был тогда губернатор, и они призы учредили . Так родился всероссийский турнир спиннингистов памяти Василия Михайловича Пескова.

Грустно, что ушел такой человек. Великий человек. Таких, о природе кто писал, кто любил вот так природу, таких больше нет у нас, к сожалению, ни в ХХ, ни в XXI веке.

Галина Сапожникова, обозреватель «Комсомольской правды»:

Я точно могу сказать, что Василия Михайловича Пескова отличало от нас, его коллег журналистов. Это невозможное любопытство и интерес к жизни, какой-то нескончаемый. Ну, вроде как ничего в этом особенного нет, это качество присуще любому человеку, который пробует себя в журналистике, но здесь оно было… Понимаете, этот мотор, он был устойчивый и несгораемый, и, честно говоря, несмотря на солидные года, смерть Василия Михайловича для нас для всех стала какой-то неожиданностью. Потому что он всегда шевелился, бежал куда-то, что-то делал, очень активно всем интересовался.

Я пыталась, готовясь к этому интервью, вспомнить, как мы познакомились, и не смогла. Потому что, по сути, в «Комсомолке» нас никто друг другу не представляет. Это действительно было бы смешно, если бы меня, 20-летнюю студентку 35 лет назад подвели и сказали – это Василий Михайлович. - Василий Михайлович – это Галя. А потом, в процессе, когда журналист растет, появляются какие-то серьезные публикации, растет интерес друг к другу, вдруг в какой-то момент оказывается, что все мы знакомы, знакомы всю жизнь, но вот такого, чтобы мы сидели в кабинете и Василий Михайлович говорил бы – вот я передаю опыт... Такого точно не было никогда. Мы в какой-то момент как-то враз оказались равноправными коллегами, хорошо знакомыми.

И у нас всегда в последние годы происходило так. Это был некий ритуал. Вот я бегу с какими-то бумажками в бухгалтерию или куда-то, он с рукописными или отпечатанными от руки своими листками очередной публикации в «толстушке»; останавливаемся: Галя, ты откуда и куда? Я ему отчитываюсь. Причем, это не праздный был интерес его. Я очень многим занималась за долгие годы работы в «Комсомолке» - и криминальные писала очерки, и международные, и психологию – он каждый раз подробно расспрашивал обо всех расследованиях… Он очень много меня расспрашивал про Эстонию, которую искренне любил и даже на острове Саарема побывал. Даже есть такая легенда, что кусочек своего забора ему подарил знаменитый эстонский писатель, этот кусочек каменного забора мне даже показывали. Ну так вот, каждый раз в конце этих наших диалогов обязательно следовало: Галя, запомни, самое интересное в жизни – это сама жизнь. Причем, он говорил это бессчетное количество раз. Я не думаю, что он забывал, что он мне это уже говорил. Это просто была такая формула везения, которая, как мантра, должна была проговариваться обязательно.

И при вопросе «Кто такой для тебя Василий Михайлович Песков?» у меня сразу же возникает эта формула, что это человек, который всегда помнил, что самое интересное в жизни – это жизнь. Ну, а если говорить серьезно, мне кажется, что Песков - это такой памятник, еще при жизни он уже был живым памятником самому себе и журналистике. Потому что это был такой пример уважительного отношения к профессии… Какая депрессия, какое понятие «пишется-не пишется»? Не дай Бог, опоздать на полчаса или на час сдать текст! Никакие отговорки не работали, потому что всегда был перед глазами Василий Михайлович, который четко, раз в неделю у него выходил текст про бобров, каких-то там паучков, жучков… Безумно интересные истории, за которыми всегда была очень такая глубокая жизненная философия и которые всегда были рейтинговые, - ни разу он не опоздал с публикациями. Тем у него, мне кажется, еще бы на 150 лет хватило.

И мне кажется, что, если бы он вот пожил бы еще, а ведь он абсолютно в профессиональном прекрасном состоянии ушел, то есть, он не лежал, не депрессовал, не тосковал, он, наверное, с каким-то недописанным текстом ушел, вот, мне кажется, проживи он еще лет хотя бы 10, у нас бы журналистика не попала в такие качели, в которые она попала сейчас. И вот той дискредитации профессии, которую мы, к сожалению, наблюдаем и внутри которой переживаем сами этот кризис, вот ее бы не было.